– В последнее время уже почти не приносили. Да и не покупали тоже. Вот потому и думаю, что все-таки для печки взяли. Не иначе как для печки.

Главный подозрительно прищурился и распорядился начинать обыск.

Двое его сподручных по-ящериному разбежались и стали потрошить шкафы.

Затем в дело пошла остальная мебель. Обшарили также стены, полы, ванную, туалет, кухню.

Книг в доме почти не оказалось. Полное собрание сочинений Шекспира и таковое же Маяковского.

– Почему держите этих авторов? – подозрительно скривился главный.

– Они удовлетворяют своим творчеством все мои потребности в чтении. Один составил полную антологию возможных человеческих характеров. Второй исчерпал возможности рифмы и подтексты слова.

– Конфисковать! – приказал главный.

Старик только вздохнул, хоть и знал любимые отрывки из обоих собраний наизусть.

– Еще что-нибудь запрещенное нашли? – спросил главный у своих помощников.

– Коробка с музыкальными дисками, связка старых писем, печатная машинка допотопная какая-то.

– Конфисковать!

– Но позвольте! – запротестовал старик. – Письма личного характера! Да и адресат уже давно в мире ином. Не надо их трогать, пожалуйста!

– А какого они характера, это наши специалисты разберутся. Конфисковать. Да и вы тоже собирайтесь.

– Куда? Вы разве арестовываете меня? За что? За какое такое нарушение?

– А это тоже наши специалисты выяснят, – уверил главный и смерил старика взглядом, словно палеонтолог, нашедший редкую, но сильно поврежденную кость.

– Почему значка не носишь? – спросил помощник, снова занявший позицию справа.

– Не имею.

– И об этом расскажешь.

Старик покорно потянулся за портфелем.

– Смену одежды брать? – спросил он.

– Возьми. А там уж как решат. Пока забираем тебя для составления фотороботов твоих таинственных покупателей. Потом видно будет.

И старика увели.

Пока шли от подъезда к машине, он повторял про себя три шекспировские строки, обретшие для него сегодня совершенно новое звучание:

Сестра Евгения отдалась целителю добровольно.

Сначала записалась у Клары. Потом прошла собеседование и… выиграла, удостоилась.

– Рыжая! – одобрительно покивала Клара. – Хороший цвет, редкий. Оживляет.

Затем она достала толстый календарь и назначила претендентке дату, вписав ее номер (на единицу больше, чем у старшего брата) в пустую клетку следующего месяца.

– Извини, – прокомментировала эту досадную отсрочку Клара, – в текущем мест уже нет. Все забито.

– Да ничего, я подожду, – ответила сестра Евгения.

– А чего раньше не приходила? – удивилась Клара. – Судя по номеру, ты из достойной семьи, сознательной.

– Подрастала, по возрастному цензу не подходила, ждала восемнадцати.

– И когда тебе исполнилось восемнадцать?

– Вчера.

– О, значит, и ты под стать семье, сознательная, – вновь одобрила Клара.

Сестра Евгения только покраснела и потупилась.

– Сразу предупреждаю, – тон Клары зазвенел железом. – На Бога было совершено покушение. Так что тебе придется пройти проверку на металлоискателе, а также медицинскую проверку и детектор лжи. Готова?

– Всегда готова! – ответила сестра Евгения, как учили в старшей школе.

– Если накануне почувствуешь недомогание, позвони и доложи. Здоровье Бога священно и мы не можем подвергать его риску.

– Поняла.

– Если передумаешь, позвони не позднее чем за неделю до назначенного срока, чтобы мы успели найти тебе замену. После отступать уже будет нельзя.

– Я нет, я не передумаю, – заверила сестра Евгения и снова покраснела.

На том и порешили.

Дома она ничего рассказывать не стала. Конечно, дело это почетное и правильное, но кто знает, все ж таки родители – люди прежнего поколения и прежних моральных норм.

Готовиться тоже особо не начала. Не подбирала ни одежду, ни прическу, ни косметику – какое настроение будет, так и оденется. Как можно проще. Не обольщать же Бога идет, а проходить инициацию и возвышаться духовно.

«А если больно будет? – приходила иногда шальная мысль, но она тут же эту мысль отгоняла, как зудящего над ухом вредного комара. – Ничего, не маленькая, потерплю».

О стыде же она не думала совершенно. Да и что тут могло быть постыдного? Он же Бог, не человек. Не обычный мужчина.

При мыслях об обычных мужчинах ее тело, да, вздрагивало и покрывалось мурашками. А при мыслях о Боге – ничего. И ей даже не казалось это странным.

Одно время она думала открыться брату. Но потом отвергла эту идею – почему-то ей показалось, что ему не понравится. И вообще – он такой странный стал: за ужином со всеми сидит, словно в облаках витает. И отвечает всегда невпопад.

Иногда вместо лекций в институте, куда она поступила прошлым летом, их всех собирали в самой большой аудитории и разъясняли правила борьбы с внутренними врагами, которые грозят стабильности государства.

Одно из правил гласило, что при наблюдении за близкими родственниками в случае обнаружения в них чего бы то ни было подозрительного (например, определенной вялости при разговоре о политике президента и святости целителя, или насмешек в их адрес, или открытой критики, или нежелания носить значки с номерами, или общения с низкими социальными элементами и т. п.) нужно сообщать в специальную информационную службу.

Представители этой службы имели кабинеты в каждом институтском корпусе, в каждой школе, в каждом училище, в каждой конторе и вообще повсюду.

В случае же имеющегося особо срочного донесения всем продиктовали телефонный номер, по которому можно звонить круглосуточно, чтобы оставить важную для родины информацию.

Сестра Евгения, конечно, не хотела следить за мамой, папой и братом и потому специально не стала запоминать номер. Но в последнее время правила из этих лекций нет-нет да и всплывали в ее памяти. Особенно когда брат морщился при упоминании нововведений в законодательстве или когда он замирал над тарелкой и шевелил губами, как будто что-то заучивал наизусть.

Нет, она не стала бы никуда звонить, но и делиться с ним своими планами теперь тоже бы не стала. Ни к чему.

Вот почему в назначенный день никто из ее семьи не знал, куда это она уходит, накинув легкий плащик на белое выпускное платье.